Опешивший и возмущенный, мог я в ту минуту подумать о многом, но помню одну мысль: «Всё, теперь он отрезанный ломоть».

Но я был готов этому помешать.

– У тебя две минуты, – сказал я, и Убийца медленно кивнул. Он ополз на стуле: ножки вдавились в пол. – Ну так шевелись. Две минуты это быстро, старик.

Старик?

Убийца за один вздох возмутился и смирился. Он и был старик, замшелое воспоминание, забытая мысль; и пусть он был, может, еще средних лет, для нас – почти уже мертвец.

Он положил ладони на стол.

И воскресил свой голос.

Голос ломался на куски. Убийца смущенно заговорил с комнатой:

– Мне нужен… или, вернее, я думал…

Разговор его был не тот, что прежде, спроси хоть кого из нас. Нам он помнился чуть левее или правее.

– Я пришел спросить…

Слава богу, есть Рори: поджаренным голосом, звучавшим абсолютно как всегда, он выдал твердый ответ на смущенное бормотание нашего отца:

– Ради бога, рожай скорей!

Мы замерли.

Все, на секунду.

Но тут вновь подала голос Рози, и вот я, с обычным «заткните-эту-чертову-собаку», а где-то посреди слова:

– Ладно, слушайте.

Убийца нашел просвет.

– Не буду отнимать у вас время, знаю, что не имею права, но я пришел, потому что теперь живу далеко отсюда, в деревне. Там много земли, и есть река, и я строю мост. Река разливается, я это прочувствовал на своей шкуре. И тогда может отрезать на одном берегу, а это…

Голос был – сплошная щепа, заборный столб в глотке.

– Мне нужен помощник в этом деле, и я хочу спросить, может, кто-то из вас…

– Нет.

Я был первым.

Убийца снова кивнул.

– А ты вообще краев не видишь, гляжу.

Рори, если вдруг вы не поняли.

– Генри?

Генри последовал моему примеру и в общем негодовании остался, как всегда, любезным:

– Нет, приятель, спасибо.

– Он тебе не приятель. Клэй?

Клэй помотал головой.

– Томми?

– Не.

Один из нас солгал.

Затем наступило оглушенное молчание.

Стол лежал пустыней между отцом и сыновьями. И чертова уйма крошек от тостов. В середине стола стояли разрозненные солонка и перечница, будто клоунский дуэт. Один кругленький. Один длинный.

Убийца кивнул и вышел.

А выходя, он вынул из кармана клочок бумаги и отдал компании крошек.

– Мой адрес. Если вдруг передумаете.

– Проваливай.

Я сложил руки на груди.

– И оставь сигареты.

Адрес разорвали тут же.

Я швырнул клочки в ящик возле холодильника, где у нас пустые бутылки и старые газеты.

Кто сидит, кто стоит, кто привалился к стене.

На кухне тишина.

Что тут скажешь?

Случался ли у нас в такие моменты содержательный разговор о том, чтобы сплотиться еще крепче?

Конечно, нет.

Мы обменялись несколькими фразами, и Рори, собиравшийся в паб, вышел первым. Вперед, в «Голые руки». Двигаясь к двери, он опустил мимоходом теплую влажную ладонь Клэю на макушку. В пабе он, наверное, сел там, где однажды сидели мы все вместе – включая даже Убийцу, – в тот вечер, которого никогда не забудем.

Следующим ушел Генри: наверное, разбирать старые книги и пластинки, которыми закупился на воскресной гаражной распродаже.

Вскоре за ним последовал Томми.

Мы с Клэем посидели минуту, затем он молча удалился в ванную. Принял душ, включил воду, еще постоял. Поддон был заляпан клочками волос и зубной пастой; шершавая поверхность их удерживала. Может этого-то ему и хватило, чтобы понять: великие сущности могут взяться откуда угодно.

Но Клэй по-прежнему старался не глядеть в зеркало.

Позже он отправился туда, где все началось.

Он накопил священные места.

Конечно, среди них был Бернборо-парк.

И матрас в Окружности.

И кладбище на холме.

Однако несколько лет назад это все не случайно началось вот тут.

Клэй забирается на крышу.

Он вышел на улицу, дошагал до дома миссис Чилман – изгородь, счетчик на стене, черепица. По привычке уселся на середине, чтобы остаться незаметным: с годами он все больше к этому стремился. Когда-то он забирался туда чаще всего днем, но теперь ему не хотелось торчать на виду у прохожих. Он садился на краю или на гребне, только если лез с кем-то.

Наискось через улицу он видит дом Кэри Новак. Номер 11.

Бурый кирпич. Желтые окна.

Он знает, что Кэри читает «Каменотеса».

Понаблюдав за движением силуэтов, он скоро перевел взгляд в другую сторону. Как бы он ни любил ловить хоть самый мимолетный образ Кэри, на крышу залезал не из-за нее. Он сиживал здесь задолго до того, как она вообще объявилась на Арчер-стрит.

Клэй передвинулся на десяток черепиц влево и увидел город во всю длину. Он выкарабкивался из своей прежней бездны, большой, пространный, залитый светом. Клэй не спеша вбирал это все в себя.

– Привет, город.

Иногда ему нравилось говорить с городом – чтобы почувствовать себя разом и менее, и более одиноким.

* * *

Примерно через полчаса ненадолго показалась Кэри. Положив руку на перила, она медленно вытянула вторую вверх.

Привет, Клэй.

Привет, Кэри.

И скрылась.

Завтрашний день, как и любой, начнется для нее безжалостно рано. Она покатит на велике через лужайку в без четверти четыре: на работу в конюшнях Макэндрю, что на Роял-Хеннесси.

Под конец объявился Генри, прямо из гаража, с пивом и пакетом орешков. Он уселся на краю, рядом с «Плейбоем» в водосточном желобе: увядшая и выцветающая «мисс Январь». Генри знаком подозвал Клэя, и когда тот перебрался к нему, предложил свои приношения: орешки и запотевшее пиво.

– Не хочу, спасибо.

– Он разговаривает!

Генри хлопнул Клэя по спине.

– Второй раз за три часа; ну, это впрямь историческое событие. Загляну-ка завтра в киоск да куплю лотерейку.

Клэй молча смотрел в сторону: темный компост из небоскребов и пригорода.

Затем поглядел на брата: основательность глотков из пивной банки. Тому нравилась мысль о лотерейном билете.